Кто такой гений? Гений – как способность созидать новое Анри Ривароль Осмысление понятие гений.

В начале XVIII века аббат Дюбо дал такое определение:« Гением называют способность, которую человек получил от природы и которая позволяет ему хорошо и с легкостью делать то, что другие делают очень плохо, даже если приложат к тому огромные старания ».

В этом самом общем смысле гений есть синоним таланта. Впрочем, на деле прослеживается заметная разница между тем и другим. Прежде всего она касается степени проявления: гений это совершенно выдающийся , а талант - ограниченный гений. Кроме того, в этом различии есть и более мистическая составляющая, судя по всему затрагивающая сущностную его основу. «Талант делает то, что хочет; гений - то, что может». Не знаю, кто это сказал, но формулировка, по меньшей мере, указывает нам одно из возможных направлений раскрытия проблемы.

Материалы по теме:

Способность

Гений и творческая способность

Гений есть творческая способность , превосходящая не только средние способности (это уже и есть талант), но и способности самого творца до такой степени, что вырывается из-под его контроля, по крайней мере частично, и не подчиняется его воле. Собственную гениальность не выбирают, как не выбирают того, в какой сфере проявится гений, и далеко не всегда выбирают, что с ним делать.

Материалы по теме:

Благотворительность

Гений, по Канту

Гений, по словам Канта, есть «природный дар» , иначе говоря, «прирожденные задатки души, через которые природа дает искусству правило» («Критика способности к суждению», часть I, § 46). Это не означает, что гений не нуждается в воздействии культуры, однако никакая культура не способна заменить гений. Не будь отец Моцарта таким педагогом, каким, насколько нам известно, он был, возможно, сам Моцарт никогда не стал бы музыкантом. Но ни один педагог в мире не сделает из ребенка, лишенного гениальности, Моцарта. Гений это нечто вроде личного божества (таким в латинском языке и было значение слова «гений»). Не мы выбираем его, но

(лат. genius) - высшая степень творческой одаренности; человек, к-рому присуща такая одаренность. Учитывая известную относительность...

(лат. genius) - высшая степень творческой одаренности; человек, к-рому присуща такая одаренность. Учитывая известную относительность различия между Г. и талантом, можно отметить, что творения Г. характеризуются исключительной новизной и самобытностью, особым историческим значением для развития человеческого об-ва, в силу чего они навсегда сохраняются в памяти человечества. Г. не мистическое существо, не сверхчеловек (как полагают нек-рые философы-идеалисты), а человек, сумевший в силу своих выдающихся способностей и огромного труда продвинуть вперед развитие человечества.

Гений

(от лат.-естественная предрасположенность): природа, внутренне присущая индивиду. В более узком смысле гений означает...

(от лат.-естественная предрасположенность): природа, внутренне присущая индивиду. В более узком смысле гений означает благодатные качества личности от Бога. В еще более узком смысле гений – это способность изобретать. Истинно творческий дух приобретает свою мощь как будто из некой силы, превосходящей человека: Кант определял «гений» как «силу природы», выражая таким образом его общность с универсумом или связь с жизнью или с Богом, где гений должен найти основу своего могущества. Действительно, почти во всех областях человеческой деятельности, кроме, может быть, математики (19-летний Эварист Галуа – уже основатель теории множеств), «гений – это долготерпение»», результат зрелости и продолжительного труда в своей специальности. «Злой гений» обычно означает неудачу: тот, кто желает достигнуть определенного результата, а достигает прямо противоположный, считает, что это злой гений сыграл с ним подобную шутку. Например, тот, кто протягивает руку, чтобы налить себе воды, и разбивает бутылку; или тот, кто дает человеку, как ему кажется, правильный совет, приводит последнего к самоубийству.

Гений

(лат. genius – дух-защитник) – 1) в язычестве то же, что и даймон, дух-хранитель, даваемый человеку от рождения, дух-защитник...

(лат. genius – дух-защитник) – 1) в язычестве то же, что и даймон, дух-хранитель, даваемый человеку от рождения, дух-защитник определенных мест или же дух, добрый или злой, способный влиять на чью-то судьбу; 2) характер нации или эпохи; 3) синоним таланта; 4) человек, ясно осознающий свое глубочайшее внутреннее родство с вечными и универсальными первоосновами бытия и способный творчески успешно выразить открывшуюся ему сверхчеловеческую правду. “Гений – существо с наиболее ярко выраженной и сильной индивидуальностью в смысле неповторимой оригинальности личности – есть вместе с тем существо наиболее многообъемлющее, творчество которого имеет объективное значение и потому встречает наиболее широкое понимание и отклик в человечестве” (С.Франк).

Гений

Филос.-эстетич. понятие, сформировавшееся в Новое время (16-18 вв.) на основе древних представлении о “гении” –...

Филос.-эстетич. понятие, сформировавшееся в Новое время (16-18 вв.) на основе древних представлении о “гении” – “духе” (греч. , букв. “наделяющий”; лат. genius) как приданном человеку в качестве выражающего его личность и судьбу божества, божеств. двойника, хранителя, а также однокоренного с genius слова ingenio (вошедшего в европ. риторич. теорию), означающего врожденные (собств., полученные при рождении отдуха) способности, дарования, изобретательность, остроту ума. По учению Диотимы в “Пире” Платона (202 е), духи-”даймоны” суть “среднее между богом и смертным” и имеют силу “быть истолкователями и передатчиками человеч. дел богам, а божеских – людям, просьб и жертвоприношений одним, наказов и вознаграждений за жертвы – другим”, благодаря чему целое бытие связывается воедино. Платон подчеркивает связь с “даймоном” творч. функции – всего относящегося к “жертвоприношениям, таинствам, заклинаниям, прорицанию, волхованию”. В “Федре” (242 с) Сократ рассказывает о своем “даймонионе”, подающем ему знамения. Действия “даймона” сказываются прежде всего в прорицаниях, а способность прорицания сопрягается также и с душой так, что подаваемые извне божеств. знаки оказываются одновр. и “внутр. голосом” личности. Т.о., представления о “даймоне” и соотв. римском “гении” (сами по себе крайне разнообразные в народных верованиях и лит. свидетельствах на протяжении веков) в своем филос. истолковании, в качестве своих осн. импликаций предполагают: творч. природу Г. как силы вдохновения, озарения; осуществление взаимосвязи целого, обеспечивачивающей его бытие; не просто закрепленность Г. за индивидом, но сопряженность Г. с “душой” как внутр. началом человека, личности. Все эти моменты сохранены и отражены в новоевроп. понятии Г., в иных отношениях порывающем с традицией. Все они получили развитие лишь в возрастании индивидуализма в новоевроп. культуре, через ренессансную идею обожения человека и представление о художнике как “втором боге”.

В 18 в. совершается процесс интериоризации Г. как руководящей человеком божеств., идущей извне силы, – теперь Г. начинают понимать и как внутр., имманентную душе творч. способность. Посредником между гуманистич. наследием и нем. философией рубежа 18-19 вв., сыгравшей решающую роль в переосмыслении Г., послужил Шефтсбери, писавший: “Поэт – уже второй Творец, подлинный Прометей, ходящий под Юпитером. Подобно этому верховному художнику, или же всемирной пластич. природе, он созидает форму целого, соразмерную и пропорциональную в самой себе…” (“Солилоквия”, I, III). В к. 18 в. (особенно в т.н. “гениальную” эпоху “Бури и натиска” 1770-х гг. в Германии), в связи с усилением антиритор, тенденций в творчестве и эстетич.теории, возникает представление об индивид. и оригинальном (первозданном) Г., к-рый создает правило, а затем следует ему, т.е. самовластно творит особый, изначальный худож. мир. Такое представление, утрачивая полемич. крайность, переходит в нем. классич. философию и нем. неогуманизм рубежа 18-19 вв., Г. уравновешивается с природой, а “интериоризированный” Г. никогда не порывает связи с Г. как традиц. представлением-мифологемой. Деятельность Г. глубоко сплетается с деятельностью природы, Г.-художник пластически ваяет бытие наподобие бога или природы; ср. у К.Ф. Морица (О пластич. подражании прекрасному, 1788): “Пластич. гений должен,насколько возможно, схватывать все спящие в нем пропорции великой гармонии, объем к-рой шире его индивидуальности” – Moritz К. Ph. Schriften zur Asthetik und Poetik. Tub., 1962; 84). Кант определял Г. как “талант (природный дар), к-рый дает правило искусству”, или, иначе, как “прирожденные задатки души”, посредством к-рых природа дает правило искусству (Критика способности суждения). Т.о. между внешним и внутр. истоками Г., гениальности, устанавливается равновесие. Соотв. у Шеллинга в “Философии искусства”: “… вечное понятие человека в Боге как непосредств. причина его (человеч.) продуцирования (творчества) есть то, что называют гением, это как бы genius, обитающее в человеке божественное”. В понятии Г. у Канта, обобщающего долгий процесс нового осмысления Г., входит и “оригинальность” творчества, и его бессознательность, нерефлективность (откуда и у Шиллера связь Г. с “наивной”, т.е. не рефлектирующей себя поэзией), и его внеличностность (сама природа говорит в художнике). Г. относится у Канта лишь к. “изящному искусству”, к-рое единственно не подчиняется заведомому правилу.

В 19 в. создается нейтральное в отношении традиции представление о Г., о гениальности как высшей творч. способности, в отрыве от внутр. формы слова “Г.”, от Г. как мифологемы, от традиции ее переосмысления. Вследствие этого Г. мог становиться расхожим, необязат. представлением, присущим массовому эстетич. сознанию, но в то же время и наст. проблемой философии и психологии творчества. Здесь Г. выступает как по сути дела новое понятие, развившееся в недрах традиционного и заключившее в себя нек-рый итоговый смысл его. Жан-Поль, отличая Г. от таланта (Приготовительная школа эстетики), пользуется собственно уже новым понятием. Точно также и Гегель в “Эстетике” понимает Г. как самосознат. творчество, вовсе не соединяя Г. с традиц. мифологемой вдохновляющего божеств, или природного начала и снимая любые “ограничения” на деятельность Г., к-рый может проявить себя в любой области, не только в искусстве. В 19 в. представление о Г. отчасти соединяется с культом “героя” как сверхчеловеч. личности (уже у Карлейля, Ницше), противопоставляемого нетворч. и враждебной художнику, подлинному искусству, массе, “толпе”. Такой культ Г.-”героя” становится непременным, доводимым до абсурда моментом усредненного бурж. сознания. Вместе с тем начинается и эпоха всестороннего изучения феномена Г. Поскольку новое понятие Г. от прежнего отличается прежде всего имманентностью Г. личности, изучение психофизиол. субстрата Г. приводило в иррационалистич. течениях науки и философии к представлениям об отклоняющейся от нормы, патологич. природе Г. (что соответствувет, однако, традиц. представлению об “одержимости” божеством, о близости “вдохновения” и безумия). Естественнее, однако, считать Г. феноменом, не выходящим за рамки нормального: гениальная личность наделена редким и каждый раз индивидуально структурированным комплексом свойств и способностей, предрасполагающих личность к творчеству (обычно в самых разных областях деятельности), но обычно позволяющих сделать решит. выбор в пользу одного, осн. вида деятельности. Очевидно, что гениальность предопределена не только выдающейся силой (выходящей тем самым за пределы обычного) способностей, но, может быть, еще более того необычной динамикой их сочетания в личности. При этом разные свойства, влечения, способности должны находиться в этой личности в подлинно редкостном состоянии, в к-ром явная их дисгармония, приводящая в равновесное, гармонич. состояние, и нарушение равновесия на к.-л. уровне личности, во всяком случае, компенсировано на самом высш. творч. ее уровне – где она выступает как создающая шедевры творчества. Творчество гениально одаренного человека является тактич. разрешением заложенных в его личности противоречий. Отсутствие совершенно необычного соотношения свойств и способностей привело бы к тому, что более или менее равномерное развитие самых разных способностей не позволило бы выделиться одной основной, концентрация на к-рой совершенно неизбежна и для гениально-одаренного человека (разносторонняя одаренность при этом внутренне непременно сказывается на рез-тах гениальной деятельности – как особое богатство, многогранность создаваемого). Наличие только одной резко выраженной способности не позволило бы, напротив, сложиться конечной гармонии. Нередко наблюдаемая “странность”, неуравновешенность, житейская неустроенность, необщительность гениальной личности происходит от ее концентрации на творчестве, где и происходит конечная (превышающая обычный уровень) гармонизация сил и способностей личности, тогда как на житейском (“бытовом”) уровне такая личность может выступить как “некомпенсированная”, дисгармоничная. Свойства и способности Г., к-рые проявляются, как правило, на здоровой психофизиол. основе, могут быть весьма редкими – это, напр., может быть способность к интенсивному, непосредственно-свежему восприятию худож. явлений без затухания первонач. впечатлений, а, напротив, с их углублением; способность интуитивно воспринимать и осознавать, осмыслять как единое целое огромные массы художественно-упорядочиваемого материала (Моцарт говорил о своей способности охватывать единым, мгновенным взглядом целую часть симфонии); способность к непривычному ассоциированию разл. явлений, их сторон, кажущихся далекими, приводящая к нетривиальному худож. или научному мышлению, к открытиям в науке, технике, искусстве и т.д. Способность к мгновенному осознанию своей творч. деятельности, не нарушая однако ее спонтанности. Проявление способностей Г. всякий раз индивидуально и неповторимо. Показательно и восходит к глубокой традиции сравнение деятельности Г. с молнией: “Внутр. замысел и осуществление гениальной фантазии одновременно предстают нам как удар молнии в их мгновенном взаимопроникновении и неуловимейшей жизненности” (Гегель, см. Эстетика. Т. 3. М., 1971. С. 341). Благодаря таким качествам гениально-одаренная личность в искусстве, науке, философии и т.д. начинает выражать свою истор. эпоху с особой, максимально доступной человеку, глубиной, не будучи связана множеством второстепенных, несуществен. ее моментов, обстоятельств; отношение Г. к его времени всегда парадоксально, т.к. Г. видит сущность происходящего глубже, шире, многограннее своих современников.

Лит.: Гончаренко Н.В. Гений в искусстве и науке. М., 1991; Zilsel E. Die Entstehung des Geniebegriffs. Tub., 1926; Nowak H. Zur Entwicklungsgeschichte des Begriffs Daimon: Diss. Bonn, 1960; Schmidt-Dengler W. Genius: zur Wirkungsgeschichte antiker Mythologeme in der Goethezeit. Munch., 1978; Schmidt J. Die Geschichte des Genie-Gedankens in der deutschen Literatur, Philosophie und Politik 1750-1945. Bd. 1-2. Darmstadt, 1988; Zilsel E. Die Geniereligion. Ein kritischer Versuch iiber das moderne Personlichkeitsideal, mit einer historischen Begrundung. Fr./M., 1990.

A.B. Михаилов

Гений

Лат. genius (от genus – род), первоначально – дух умершего родоначальника, которому воз давалось религиозное почитание....

Лат. genius (от genus – род), первоначально – дух умершего родоначальника, которому воз давалось религиозное почитание. Современное словоупотребление сохраняет некоторую связь с этим первоначальным смыслом. Г. теперь называется человек: 1) который живет повышенною, потенцированною внутреннею жизнью и 2) которого деятельность имеет не личное только, а общее родовое значение (для народа или для всего рода человеческого). Гениальность, как высшая степень одаренности, сравнительно с талантом, как низшею, не подлежит точному определению; самое различие условно, попытки строгого разграничения произвольны и применение их спорно. В разных языках слово Г. употребляется в разной мере и с различными оттенками; всего расточительнее на него французы, у которых, кроме особого личного свойства, им обозначается также дух сложных и собирательных явлений (напр., le gйnie de la langue, le gйnie du Christianisme); приблизительно так же, но менее щедро, употребляют это слово англичане; немцы склонны ограничивать его областью художественного творчества и умозрения; особого внимания заслуживает взгляд Шопенгауэра; у немцев, а также у русских Г. более разграничивается с талантом, нежели у французов и англичан.

Гениальность (от лат. genius - дух) - удивительная, восхищающая окружающих способность человека творить, рождать новые идеи, находить верные решения. Гений - человек, «который на протяжении длительного периода времени выполняет огромную работу, оказывающую существенное влияние на других людей в течение многих лет» (Р. С. Элберт, 1975). Для гения характерны чрезвычайная творческая продуктивность, овладение культурным наследием прошлого и вместе с тем решительное преодоление устаревших норм и традиций. Гений, образно говоря, создает новую эпоху в своей сфере деятельности.

Чаще всего гении рождаются в феврале (зачатие в мае). Российский ученый Евгений Виноградов обработал демографическую статистику десяти европейских стран и вывел график рождаемости талантов. Результат получился однозначный - по количеству гениев всех времён и народов февраль является безусловным лидером.
Средний возраст родителей гениальных детей - мать 27, отец 38 лет.

По мнению Бориса Акунина, есть три разных вида таланта, три вида гениальности: гений "гормональный", гений мастерства и гений возрастного угасания. Он пишет : "Очень часто яркий расцвет креативности совпадает с физиологическим расцветом. Такой талант можно назвать «гормональным». Это цветок пышный и красивый. То, на что не хватает ума или вкуса, художник запросто добирает чутьем, энергетикой, «химией», обаянием (бывает, что и отрицательным). Но в пожилом возрасте гормоны буйствовать перестают, верхнее чутье ослабевает, и остаются только технические навыки, которые, конечно, не пропьешь, однако от них и не захмелеешь. И выясняется, что вчерашний кумир неумен, нравственно несимпатичен, скучно тиражирует былые находки или же пускается в эксперименты, за которыми тягостно наблюдать. «Гормональный» гений очень похож на ослепительную красавицу, вся прелесть которой заключается во внешности и секс-магии. Старушки этого сорта часто являют собой депрессивную картину и, когда используют средства, которые когда-то безошибочно срабатывали, выходит только хуже. Для того, чтобы талантливый художник сохранил свою силу, необходимо, чтобы она опиралась не только на тестостерон, но еще на разум и сердце. Такой режиссер снимет свой лучший фильм и на седьмом десятке, как Ингмар Бергман, и даже на восьмом, как Акира Куросава. А если почувствует, что устал, то вовремя остановится, поскольку хватит ума и такта".

А : "Кроме гениальности «гормональной», каким-то не вполне понятным образом связанной с физиологическим расцветом, есть и гениальность противоположного вектора, связанная с возрастным угасанием. И этот вид талантливости, пожалуй, интереснее и оптимистичнее остальных. Бывает, что человек по-настоящему раскрывается в ту пору жизни, когда принято ставить на себе крест или, во всяком случае, подводить итоги. О будущем задумываться поздно, разве что, как говорится, приглядеть участок посуше.

Вот вам в качестве примера две судьбы. Первая - хрестоматийная, история «полковника Сандерса». Он беспримесный, злокачественный лузер. Рано осиротел, школу не закончил, с тринадцати лет зарабатывал на жизнь, еле перебивался. С огромным трудом заочно выучился на адвоката, но с треском вылетел из профессии после того, как прямо в зале суда поколотил собственного клиента. Ни на одной работе долго не удерживался. Несколько раз пытался создать бизнес и всё время прогорал. Единственное, что у него хорошо получалось - жарить цыплят. Сандерс изобрел новый способ их приготовления, открыл придорожный ресторанчик и даже начал сводить концы с концами, но судьба, казалось, решила доклевать бедолагу. Неподалеку проложили новую трассу, весь трафик перетек туда, и заведение разорилось.

Сандерсу к этому времени стукнуло уже шестьдесят пять. По-хорошему, ему полагалось бы признать свою жизнь окончательно незадавшейся и начать готовиться к переходу в мир более справедливый, нежели этот. Вместо этого старый неудачник придумал превратить свой метод «цыплятожарения» во франшизу и начал продавать ее по всей Америке. Так зародилась сеть «Кентаки фрайд чикен» - один из самых популярных фастфудов в мире. Дедушка стал очень богатым, пожил в свое удовольствие еще немало лет и ушел победителем, а напоследок учредил благотворительный фонд - это лучшая память, какую может оставить по себе богатый человек.

Вторая история - про американскую художницу, которую обычно называют «Бабуся Мозес» (Grandma Moses). Она родилась в 1860 году и прожила тяжелую, малорадостную жизнь. Была женой батрака, родила десять детей, половина которых умерли в младенчестве. В 67 лет овдовела. Интересное началось еще десять лет спустя, когда старая старушка из-за артрита лишилась возможности вышивать и решила писать картины. Собиралась дарить их родственникам и знакомым на Рождество и прочие праздники, чтобы не тратиться на подарки. Рисовать ее никто никогда не учил. Она вообще никакого образования кроме начального не имела. Поэтому малевала, как Бог на душу положит. А Он положил - не поскупился. Бабуся Мозес создала более тысячи полотен. Прославилась и разбогатела. Прожила сто один год. Сейчас считается классиком «наивного искусства». Ее работы висят в почтенных музеях, даже в Белом Доме.

Недавно мне подарили книгу Владимира Яковлева «Возраст счастья» - так она вся состоит из подобных реальных историй: про наших с вами современников, настоящая жизнь которых началась только в старости. Там я прочитал про русскую бабушку, вдруг обнаружившую в себе способности к айкидо, про американского дедушку, в 78 лет ставшего фокусником, и еще много всякого позитива.

Давайте же никогда, ни в каком возрасте и физическом состоянии, не хоронить себя раньше смерти, не говорить, что всё позади и что остается лишь кое-как дожить, доскрипеть. Давайте внимательно смотреть вокруг и внутрь себя. Очень возможно, что самые интересные открытия, как внешние, так и внутренние, жизнь приберегает на десерт.

Личностные качества великих людей, однако, не всегда образец для подражания. А.П. Чехов, по отзывам современников, был бабником и обожал публичные дома. В общем, "сора" было достаточно: "неважный врач, не слишком верный друг, почти ницшеанец и декадент, бросал все свое окружение в качестве прототипов в печку своих рассказов. Многие узнавали себя и обижались".

Гениальность, к сожалению, никак не связана с качествами порядочности человека. Когда А.С. Пушкин писал: "Гений и злодейство - две вещи несовместные", это красивое педагогическое внушение, но не научный факт. С другой стороны, если человек, выдающийся по способностям, будет вызывать у большинства окружающих негативные чувства, люди его способности принизят и к гениям его причислять не будут. Замечено: чаще причисляют к гениям тех выдающихся людей, которые имели создавать сокруг себя круг друзей и почитателей, которые, собственно, и начинали транслировать мнение о гениальности имярек.

Любопытно, Иммануил Кант в принципе был домоседом и не самым общительным человеком, но его известности как философа очень способствовали еженедельные приемы, которые он устраивал для образованной знати своего города. Аналогично, Борис Пастернак регулярно собирал в Переделкино веселые и вкусные застолья для большого круга писательской братии. Не у одного Пастернака было много отличных стихов, но общественное мнение подняло именно его. Дружить - полезно!

«Гений, то есть чувство в высшем своем развитии, можно определить как способность созидать новые идеи или их новое словесное выражение. Гений в области идей - вот предел человеческого ума, гений в области словесной формы - вот предел таланта. Таким образом, в равной степени оплодотворяя ум и талант, помогая обрести идеи одному и форму для них другому, зачиная и рождая, гений всегда творец в самом точном смысле этого слова; короче говоря, гений - это дар изобретать новое.

Итак, ум - не что иное, как способность всё живо схватывать, озарять, бить без промаха в цель. Я говорю живо, потому что живость - суть ума; его эмблема - стрела и молния.

Талантом я называю искусство, полное одушевления: талант без одушевления был бы холоден, одушевление без таланта было бы сумбурно; их связующее звено - хороший вкус.

Критический ум всегда привержен строгому порядку: он мгновенно обнаруживает преступления против хорошего вкуса и привлекает их к суду насмешки, ибо именно смехом он чаще всего выражает свой гнев; порицатели насмешек просто не отдают себе отчёта в том, что человек с хорошим вкусом, прежде чем нанести удар, сам получает десятки ударов. Критическим умом обладает лишь тот, кто вдобавок к способности отличать красоты от недостатков в творении искусства одарён по милости неба ещё и душою, страстно влюблённой в первые и ненавидящей вторые, душою, которая восторгается прекрасным, благоговеет перед возвышенным и полна такого яростного отвращения к посредственному, что клеймит его презрением и уничижает помесью скуки с раздражением.

Различия между умом и талантом сказываются и в области нравственной. Талант куда больше, чем ум, подвержен туманам гордыни и грозам зависти. Сравните поэтов, художников, актёров с истинными мыслителями, метафизиками, геометрами. А дело в том, что ум пытается разгадать тайны природы и либо вообще не достигает цели, либо приближается к ней ровно настолько, чтобы ещё сильнее почувствовать собственное ничтожество, между тем как талант добивается совершенства, доступного человеку, всегда имея при этом в качестве свидетеля и судьи хороший вкус.

Вот что следует сказать во славу гения и добродетели: любую нацию в равной мере представляют и те люди, в ком воплотилась её мощь, и те, в ком воплотились её этим последним и являющая собой содержание в чистом виде, становится собственностью таланта, который подхватывает её на лету.

А вот с талантливым писателем дело обстоит по-другому: того, кто пытается его обокрасть, тут же изобличат, ибо сила таланта - в умении придать идее форму, и на этой форме всегда лежит его печать. Вергилий говорил, что легче отнять палицу у Геракла, нежели у Гомера - одну-единственную строку.

Если писатель украсил своё чело снотворными маками, никакие лавровые венки , преподнесенные учеными обществами, не пойдут ему впрок.

Гений, то есть чувство в высшем своем развитии, можно определить как способность созидать новые идеи или их новое словесное выражение. Гений в области идей - вот предел человеческого ума, гений в области словесной формы - вот предел таланта. Таким образом, в равной степени оплодотворяя ум и талант, помогая обрести идеи одному и форму для них другому, зачиная и рождая, гений всегда творец в самом точном смысле этого слова; короче говоря, гений - это дар изобретать новое.

Итак, ум - не что иное, как способность все живо схватывать, озарять, бить без промаха в цель. Я говорю живо, потому что живость - суть ума; его эмблема - стрела и молния. Талантом я называю искусство, полное одушевления: талант без одушевления был бы холоден, одушевление без таланта было бы сумбурно; их связующее звено - хороший вкус.

Трём нашим способностям дано неизменно покорять людей: способности в точных словах выражать идеи, для которой только и потребен, что талант; способности их создавать, для которой только и потребен, что гений; способности пускать в ход силу, для которой только и потребно, что мужество.

Критический ум всегда привержен строгому порядку: он мгновенно обнаруживает преступления против хорошего вкуса и привлекает их к суду насмешки, ибо именно смехом он чаще всего выражает свой гнев; порицатели насмешек просто не отдают себе отчёта в том, что человек с хорошим вкусом, прежде чем нанести удар, сам получает десятки ударов. Критическим умом обладает лишь тот, кто вдобавок к способности отличать красоты от недостатков в творении искусства одарен по милости неба ещё и душою, страстно влюблённой в первые и ненавидящей вторые, душою, которая восторгается прекрасным, благоговеет перед возвышенным и полна такого яростного отвращения к посредственному, что клеймит его презрением и уничижает помесью скуки с раздражением.

Историк и автор романов постоянно заимствуют друг у друга сведения об истинных событиях, вымыслы и особую их окраску: первый - дабы оживить уже не существующее, второй - дабы внушить веру в то, что никогда не существовало.

Различия между умом и талантом сказываются и в области нравственной. Талант куда больше, чем ум, подвержен туманам гордыни и грозам зависти. Сравните поэтов, художников, актёров с истинными мыслителями, метафизиками, геометрами. А дело в том, что ум пытается разгадать тайны природы и либо вообще не достигает цели, либо приближается к ней ровно настолько, чтобы еще сильнее почувствовать собственное ничтожество, между тем как талант добивается совершенства, доступного человеку, всегда имея при этом в качестве свидетеля и судьи хороший вкус.

Вот что следует сказать во славу гения и добродетели: любую нацию в равной мере представляют и те люди, в ком воплотилась её мощь, и те, в ком воплотились её достоинства. Первые со временем уходят в небытие, вторые вечно живые».

Анри Ривароль, Избранные высказывания, в Сб: Размышления и афоризмы французских моралистов XVI - XVIII веков, СПб, «Terra Fantastica», 1994 г., с. 480-482.

Покровительствующих человеку, очень древняя и встречается во многих культурах. Считается, что некоторые духи могут вдохновлять человека, внушая ему знание истины и наделяя талантами, которыми человек превосходит многих смертных [ ] ; отсюда происходит понятие о человеческой гениальности , что буквально означает покровительство доброго духа-гения. Гений также защищает человека от воздействия злых духов, несущих болезни и неудачи.

Гении в ассирийской мифологии

В качестве гениев по представлениям ассирийцев могли выступать или боги, или особый род добрых демонов: шеду и ламассу . Если человек прогневал своего духа-покровителя, гений удалялся, лишая человека своего покровительства:

Аххазу встречают человека, на которого сердит его бог, они покрывают его как одежда, они набрасываются на него, наполняют его ядом, связывают его руки, связывают его ноги, терзают его бока, орошают его желчью.
- Шурпу, VII, 20-26

Поэтому лечение болезней сопровождалось ритуалами экзорцизма и приглашением гения вернуться обратно в тело человека.

Гении в греческой мифологии

В греческой мифологии аналогом гениев являются некоторые даймоны (демоны ) . Добрый гений именовался агатодаймоном или агафодаймоном (от греч. αγαθο , хорошо, благой), злой - какодемоном (от греч. κακό , зло).

Алистер Кроули в письме к Frater Р. раскрывает имена, под которыми Святой Ангел-Хранитель известен различным магическим и религиозным традициям:

Теософы называют его Высшей Самостью, Молчаливый Наблюдатель или Великий Мастер. В Ордене «Золотой Зари» его называют Гением. Гностики называют Логосом. Египтяне говорят Асар Ун-нефер. Зороастр говорит об объединении всех этих символов в форме Льва - см. халдейские Оракулы. Анна Кингсфорд называет его Адонай (Одетый в солнце). Буддисты называют его Ади-Буддой - (говорит Е. П. Б.) Бхагавад-Гита называет его Вишну (глава XI). И Цзин называет его «Великий Человек». В Каббале его называют Иехида.

См. также

Напишите отзыв о статье "Гений (мифология)"

Примечания

// Словарь античности
// = Russisches etymologisches Wörterbuch : в 4 т. / авт.-сост. М. Фасмер ; пер. с нем. и доп. чл.‑кор. АН СССР О. Н. Трубачёва , под ред. и с предисл. проф. Б. А. Ларина [т. I]. - Изд. 2-е, стер. - М . : Прогресс , 1986-1987.
/ Иванов В. Вс. // Мифы народов мира : Энцикл. в 2 т. / гл. ред. С. А. Токарев . - 2-е изд. - М . : Советская Энциклопедия , 1987-1988.
Возможно, Задкиил .

Литература

// Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). - СПб. , 1890-1907.
Гуили Р. Э. Энциклопедия ангелов. - М.: Вече, 2008. - 416 с.: ил. - ISBN 978-5-9533-1941-6
Фоссе Ш. Ассирийская магия. Пер. с франц. В. Л. Санина; пер. с аккадск. и шумерск. В. В. Емельянова. - СПб.: Издательская группа «Евразия», 2001. - 336 с. - ISBN 5-8071-0082-4
// Латинско-русский и русско-латинский словарь крылатых слов и выражений

Ссылки

Отрывок, характеризующий Гений (мифология)

Из всех этих партий, в то самое время, как князь Андрей приехал к армии, собралась еще одна, девятая партия, начинавшая поднимать свой голос. Это была партия людей старых, разумных, государственно опытных и умевших, не разделяя ни одного из противоречащих мнений, отвлеченно посмотреть на все, что делалось при штабе главной квартиры, и обдумать средства к выходу из этой неопределенности, нерешительности, запутанности и слабости.
Люди этой партии говорили и думали, что все дурное происходит преимущественно от присутствия государя с военным двором при армии; что в армию перенесена та неопределенная, условная и колеблющаяся шаткость отношений, которая удобна при дворе, но вредна в армии; что государю нужно царствовать, а не управлять войском; что единственный выход из этого положения есть отъезд государя с его двором из армии; что одно присутствие государя парализует пятьдесят тысяч войска, нужных для обеспечения его личной безопасности; что самый плохой, но независимый главнокомандующий будет лучше самого лучшего, но связанного присутствием и властью государя.
В то самое время как князь Андрей жил без дела при Дриссе, Шишков, государственный секретарь, бывший одним из главных представителей этой партии, написал государю письмо, которое согласились подписать Балашев и Аракчеев. В письме этом, пользуясь данным ему от государя позволением рассуждать об общем ходе дел, он почтительно и под предлогом необходимости для государя воодушевить к войне народ в столице, предлагал государю оставить войско.
Одушевление государем народа и воззвание к нему для защиты отечества – то самое (насколько оно произведено было личным присутствием государя в Москве) одушевление народа, которое было главной причиной торжества России, было представлено государю и принято им как предлог для оставления армии.

Х
Письмо это еще не было подано государю, когда Барклай за обедом передал Болконскому, что государю лично угодно видеть князя Андрея, для того чтобы расспросить его о Турции, и что князь Андрей имеет явиться в квартиру Бенигсена в шесть часов вечера.
В этот же день в квартире государя было получено известие о новом движении Наполеона, могущем быть опасным для армии, – известие, впоследствии оказавшееся несправедливым. И в это же утро полковник Мишо, объезжая с государем дрисские укрепления, доказывал государю, что укрепленный лагерь этот, устроенный Пфулем и считавшийся до сих пор chef d"?uvr"ом тактики, долженствующим погубить Наполеона, – что лагерь этот есть бессмыслица и погибель русской армии.
Князь Андрей приехал в квартиру генерала Бенигсена, занимавшего небольшой помещичий дом на самом берегу реки. Ни Бенигсена, ни государя не было там, но Чернышев, флигель адъютант государя, принял Болконского и объявил ему, что государь поехал с генералом Бенигсеном и с маркизом Паулучи другой раз в нынешний день для объезда укреплений Дрисского лагеря, в удобности которого начинали сильно сомневаться.
Чернышев сидел с книгой французского романа у окна первой комнаты. Комната эта, вероятно, была прежде залой; в ней еще стоял орган, на который навалены были какие то ковры, и в одном углу стояла складная кровать адъютанта Бенигсена. Этот адъютант был тут. Он, видно, замученный пирушкой или делом, сидел на свернутой постеле и дремал. Из залы вели две двери: одна прямо в бывшую гостиную, другая направо в кабинет. Из первой двери слышались голоса разговаривающих по немецки и изредка по французски. Там, в бывшей гостиной, были собраны, по желанию государя, не военный совет (государь любил неопределенность), но некоторые лица, которых мнение о предстоящих затруднениях он желал знать. Это не был военный совет, но как бы совет избранных для уяснения некоторых вопросов лично для государя. На этот полусовет были приглашены: шведский генерал Армфельд, генерал адъютант Вольцоген, Винцингероде, которого Наполеон называл беглым французским подданным, Мишо, Толь, вовсе не военный человек – граф Штейн и, наконец, сам Пфуль, который, как слышал князь Андрей, был la cheville ouvriere [основою] всего дела. Князь Андрей имел случай хорошо рассмотреть его, так как Пфуль вскоре после него приехал и прошел в гостиную, остановившись на минуту поговорить с Чернышевым.
Пфуль с первого взгляда, в своем русском генеральском дурно сшитом мундире, который нескладно, как на наряженном, сидел на нем, показался князю Андрею как будто знакомым, хотя он никогда не видал его. В нем был и Вейротер, и Мак, и Шмидт, и много других немецких теоретиков генералов, которых князю Андрею удалось видеть в 1805 м году; но он был типичнее всех их. Такого немца теоретика, соединявшего в себе все, что было в тех немцах, еще никогда не видал князь Андрей.
Пфуль был невысок ростом, очень худ, но ширококост, грубого, здорового сложения, с широким тазом и костлявыми лопатками. Лицо у него было очень морщинисто, с глубоко вставленными глазами. Волоса его спереди у висков, очевидно, торопливо были приглажены щеткой, сзади наивно торчали кисточками. Он, беспокойно и сердито оглядываясь, вошел в комнату, как будто он всего боялся в большой комнате, куда он вошел. Он, неловким движением придерживая шпагу, обратился к Чернышеву, спрашивая по немецки, где государь. Ему, видно, как можно скорее хотелось пройти комнаты, окончить поклоны и приветствия и сесть за дело перед картой, где он чувствовал себя на месте. Он поспешно кивал головой на слова Чернышева и иронически улыбался, слушая его слова о том, что государь осматривает укрепления, которые он, сам Пфуль, заложил по своей теории. Он что то басисто и круто, как говорят самоуверенные немцы, проворчал про себя: Dummkopf… или: zu Grunde die ganze Geschichte… или: s"wird was gescheites d"raus werden… [глупости… к черту все дело… (нем.) ] Князь Андрей не расслышал и хотел пройти, но Чернышев познакомил князя Андрея с Пфулем, заметив, что князь Андрей приехал из Турции, где так счастливо кончена война. Пфуль чуть взглянул не столько на князя Андрея, сколько через него, и проговорил смеясь: «Da muss ein schoner taktischcr Krieg gewesen sein». [«То то, должно быть, правильно тактическая была война.» (нем.) ] – И, засмеявшись презрительно, прошел в комнату, из которой слышались голоса.
Видно, Пфуль, уже всегда готовый на ироническое раздражение, нынче был особенно возбужден тем, что осмелились без него осматривать его лагерь и судить о нем. Князь Андрей по одному короткому этому свиданию с Пфулем благодаря своим аустерлицким воспоминаниям составил себе ясную характеристику этого человека. Пфуль был один из тех безнадежно, неизменно, до мученичества самоуверенных людей, которыми только бывают немцы, и именно потому, что только немцы бывают самоуверенными на основании отвлеченной идеи – науки, то есть мнимого знания совершенной истины. Француз бывает самоуверен потому, что он почитает себя лично, как умом, так и телом, непреодолимо обворожительным как для мужчин, так и для женщин. Англичанин самоуверен на том основании, что он есть гражданин благоустроеннейшего в мире государства, и потому, как англичанин, знает всегда, что ему делать нужно, и знает, что все, что он делает как англичанин, несомненно хорошо. Итальянец самоуверен потому, что он взволнован и забывает легко и себя и других. Русский самоуверен именно потому, что он ничего не знает и знать не хочет, потому что не верит, чтобы можно было вполне знать что нибудь. Немец самоуверен хуже всех, и тверже всех, и противнее всех, потому что он воображает, что знает истину, науку, которую он сам выдумал, но которая для него есть абсолютная истина. Таков, очевидно, был Пфуль. У него была наука – теория облического движения, выведенная им из истории войн Фридриха Великого, и все, что встречалось ему в новейшей истории войн Фридриха Великого, и все, что встречалось ему в новейшей военной истории, казалось ему бессмыслицей, варварством, безобразным столкновением, в котором с обеих сторон было сделано столько ошибок, что войны эти не могли быть названы войнами: они не подходили под теорию и не могли служить предметом науки.
В 1806 м году Пфуль был одним из составителей плана войны, кончившейся Иеной и Ауерштетом; но в исходе этой войны он не видел ни малейшего доказательства неправильности своей теории. Напротив, сделанные отступления от его теории, по его понятиям, были единственной причиной всей неудачи, и он с свойственной ему радостной иронией говорил: «Ich sagte ja, daji die ganze Geschichte zum Teufel gehen wird». [Ведь я же говорил, что все дело пойдет к черту (нем.) ] Пфуль был один из тех теоретиков, которые так любят свою теорию, что забывают цель теории – приложение ее к практике; он в любви к теории ненавидел всякую практику и знать ее не хотел. Он даже радовался неуспеху, потому что неуспех, происходивший от отступления в практике от теории, доказывал ему только справедливость его теории.